Домен arhivach.hk временно не функционирует! Используйте адрес
ARHIVACH.SITE.
24 декабря 2023 г. Архивач восстановлен после серьёзной аварии. К сожалению, значительная часть сохранённых изображений и видео была потеряна.
Подробности случившегося. Мы призываем всех неравнодушных
помочь нам с восстановлением утраченного контента!
Моих предков раскулачили и загнали в колхоз, работать за трудодни (бесплатно), Путин втянул Россию в несколько войн. Мне надоело всё это терпеть, и я решил выразить свое недовольство с помощью протеста. Вдохновился протестами во Франции.
20 марта 2018 г. (международный день счастья) я приехал на парковку у Совета Федерации с 3-я банками “коктейля Молотова”. Там на дорогих иномарках паркуются чиновники.
В начале парковки играла какая-то девочка и я пошёл дальше. Перед броском я убедился, что машины пустые. Водитель чиновника сразу меня заприметил - как только я нагнулся за банкой, он выдвинулся в мою сторону. Я опасался, что у меня будут трястись руки, опасался, что банка может выскользнуть из рук, но опасения были напрасны. Когда я поджигал спички на банке, между мной и машинами проходил мужчина - я попросил его поторапливаться. Первая банка отскочила от капота и, перелетев через крышу, разбилась на проезжей части. Какая-то женщина пронзительно закричала, когда первая банка разбилась за машиной чиновника (в тот момент я не видел, где она разбилась). Но отступать было поздно и я бросил вторую банку. От второй неудачи я опешил. Вторая банка отскочила от бампера и закрутилась на тротуаре, тогда один из водителей/охранников пнул мне её под ноги. Отфутболенная им банка попала в пакет, у меня под ногами, в нем находилась третья банка – горючая смесь вспыхнула и попала мне на ноги. Когда я руками начал сбивать пламя, то другой водитель, схватил меня за плечи и повалив на асфальт - стал мешать тушить ноги. Было очень больно. Когда огонь потух, один из водителей пару раз ударил меня по голове кулаком. Водитель, отфутболивший мне под ноги банку, всё это время давил на меня психологически – говорил, чтобы я сдавался.
Затем меня отвели в ближайший полицейский участок. Через пару минут в отделение притащили пахнущего алкоголем мужчину и сказали ему, что он мой сообщник. В ответ на это тот начал на меня кидаться, душить и орать, что я его подставил. Присутствующие стали возмущаться и его увели, больше я его не видел.
В полиции я заявил, что ненавижу российскую власть и что против войны в Сирии и Украине. Из-за шокового состояния не совсем четко сформулировал свои объяснения. Приехавшие медики сделали вид, что хотят уехать, так как я не соглашался под ними подписываться, поздно сообразил про 51 статью. Мне было больно, я переживал за свои ноги, поэтому всё подписал.
Дома у меня в это время провели обыск, рылись во всех комнатах, всё перевернули, но ничего не нашли. Забрали старенькие жесткий диск и мобильный. Удивительно, что ничего не подбросили. Вместе с полицейскими приезжал журналист из МК.
Часа через 4 после задержания меня отвезли в НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского (ожоговое отделение), через пару часов приехала мать - привезла паспорт, одежду. Первую ночь ко мне был поток товарищей в погонах. Спал первую ночь я пристегнутым наручниками к койке, в одноместной палате, а рядом сидел полицейский.
В Склифе я пробыл месяц, через какое-то время мне сделали операцию по пересадке кожи (ожоги 3а степени). Сделали укол в спину и пересадили кожу с бедер на голени.
Затем переместили в просторную палату с двумя холодильниками. Меня стали охранять двое в штатском. Дубинки и бронежилеты они побросали под дверью палаты и стали поочерёдно дежурить снаружи на диване, через пару недель полицейские куда-то исчезли, но дубинки и бронежилеты остались. Перед этим один из них часто заходил ко мне – рассказывал, что к героину нет привыкания и что whatsapp не прослушивается. Мне разрешили пользоваться мобильником.
Ночью я почти не спал, надо было держать ноги на изготовленных из арматуры, и обмотанных бинтом, подставках. Примерно неделю был в палате один, потом ко мне подселили мужчину с очень серьезными ожогами. В палате находилась специально оборудованная для таких пациентов кровать, она сильно шумела, мужчина почти не спал, ждал укола обезболивающего, это позволяло ему немного вздремнуть. Уколы обезболивающего ему делали неохотно.
Как только я смог передвигаться в эластичных бинтах, меня отвезли к следователю, переговорив с адвокатом в присутствии следователя, я дал показания. Сказал, что пытался с помощью банок с бензином спровоцировать охранников Совета Федерации (ФСО) на стрельбу, так как мне надоело жить из-за неустроенности в жизни. Думал, что это будет смягчающим вину обстоятельством. Опасался, что мне пришьют терроризм. Адвокат ни разу не навестил меня в больнице и не предупредил чем это чревато, не посоветовал что говорить. Ожоги еще не зажили, требовалось лечение и профилактика осложнений. Но российский суд не зря называют самым гуманным судом. В тот же день, 20 апреля (день рождения Гитлера), состоялся суд, и я примерно на 9 месяцев был помещён в тюрьму (СИЗО-02). Каждые 2 часа я должен был давать ногам отдых от эластичных бинтов, в тюрьме с этим были трудности. Хорошо врач попридержал меня в больнице.
Этапировавший меня из суда в тюрьму конвоир сказал, что я придумал хорошую версию и что могу попытать счастье в побеге от него - тогда он меня точно застрелит.
Когда меня доставили в тюрьму (Бутырку), то первым делом отвели в медицинский кабинет, показали психиатру, он посмотрел на меня, спросил хочу ли я покончить с собой, я ответил, что нет, на что он сказал - не мой клиент. Тюремщики, издеваясь, спросили, не жалко ли мне мать? Я с трудом сдержал слезы.
Затем меня поместили в небольшую камеру с парашей, в камере сильно воняло. По бокам находились лавки. Это так называемая сборка. И я заплакал, мне стало жаль маму - как она это переживёт. 21 апреля у неё день рождения.
Потом ко мне добавили двух человек. Выводили по одному снимать отпечатки пальцев, сдавать кровь, делать флюорографию. Затем нас отвели в пятиместную камеру с прикрывающимся на дверь туалетом, раковиной, столом и двухъярусными койками. Я занял свободную нижнюю койку. Через какое-то время к нам добавили ещё двоих. Один из них (русский здоровяк Иван) пожелал спать на моём месте, после угроз применения насилия мне пришлось уступить и перебраться наверх. Потом мы с ним попадём в одну камеру. Он держался возле братвы (профессиональных преступников).
На следующий день наш карантин распределят по разным камерам. Когда двери общей камеры открылись, я увидел толпу криминального вида мужчин, они заслоняли собой вход. Раздвинувшись, они позволили нам пройти внутрь. Это делается специально, чтобы успеть спрятать телефоны. Сказали куда положить сумки и связанные простынями матрасы, пригласили к столу. Смотрящий стал по очереди с нами беседовать, молодой парень налил чай. Смотрящий спрашивал статью, что сделал и просил показать постановление из суда. Вечером, после проверки, нам дали позвонить домой.
После вечерней проверки сокамерники делают так, что камеру невозможно быстро открыть снаружи и завешивают обзор простынями, чтобы не было видно дорогу и как разговаривают по телефонам. Дорога - тюремная почта, для передачи небольших грузов из соседних камер. Если приезжает проверка, то занавеску и дорогу снимают, телефоны прячут. Спать приходилось какое-то время по очереди, на 18-26 человек всего 20 коек. Почти все курили - я не курящий.
Мусульмане каждый день молились в проходе. В камере были чеченцы, узбеки, таджики, киргиз, грузин, русские, молдаване, азербайджанец, армяне, дагестанец, кабардинец, украинец, белорус и ингуш.
В Бутырке я сидел в камере с первоходами (почти у всех первая судимость). Первые три дня меня не трогали, а потом поставили в курс про “налоги” - два раза в месяц нужно выделять на общее и воровское около 3 тысяч рублей. С теми, кто не платил, каждый день проводили беседы. Платили почти все, камера была передовой по сбору денег, над нами была камера с положенцем (ставленник воров в СИЗО). Часто собирались вокруг стола (дубка) и выслушивали похвалы от него. Постоянно на что-то собирали деньги и кроме этих “налогов”. Каждый месяц или несколько раз в месяц скидывались на связь и сигареты, некурящие тоже. Общие сигареты выкуривали за две недели – дым стоял столбом. А потом просили пару пачек положить в посылку, передачку и клянчили у тех, у кого были личные.
Чеченцы первое время показывали меня знакомым через смартфоны и просили рассказать о себе. Я неохотно это делал, так как медленно адаптируюсь к вредной среде.